Детство в плену

Воспоминания кунгурячки о жизни в немецких концлагерях

В детстве, когда на уроке в школе мы читали рассказ Михаила Шолохова «Судьба человека», я был поражен поворотами судьбы, трудностями и испытаниями, которые выпали на долю одного человека. Воспринимались они тяжело, но всё же казалось, что такое количество злоключений намеренно нарисовано автором, для передачи своей идеи, для передачи образа войны.

Сейчас, спустя годы, я понимаю, что судьбы людей часто бывают более сложными и многогранными, чем может описать перо автора. С такой судьбой я познакомился недавно.

Галина Васильевна БАТАЛОВА родилась в Кунгуре 21 января 1936 года, будучи ребёнком прошла немецкие лагеря, выжила, сохранила волю к жизни и посвятила себя служению людям в качестве педагога. Учителем начальных классов она проработала более сорока лет, 42 из которых в Садоягодном.

НЕДОЛГОЕ СЧАСТЬЕ 

- Отец мой Василий Чухланцев - уроженец города Сарапула. Работал на лесозаводе в Кунгуре. Здесь познакомился с моей мамой Евдокией. В 1935 году они поженились. В 1936 году у них родилась я, отца призвали на срочную службу. В то время службу проходили по месту жительства. Отец служил в Кунгуре. Мамин брат был фотографом при военной части, поэтому у нас сохранилось немало фотографий отца.

В 1939 отца перевели в Пермь. Мы поехали за ним и некоторое время прожили в Перми.

Отец имел звание младший лейтенант, был политработником (политрук). Перед войной его отправили в Литву. Через некоторое время после отъезда он отправил письмо, и мы тоже поехали в Литву.

В Литве мы жили в городе Таураге. Прибыли туда 9 октября 1940 года. Интересно, что освободили нас из плена тоже 9-10 октября 1944 года. Накануне войны мы должны были уехать, но отъезд всё откладывался и откладывался.

Ожидание войны было, но все говорили и успокаивали, что войны не будет. Что не надо устраивать панику. 21 июня 1941 года отец приходил к нам из части. Был вечер. Отец сказал матери: «Мне кажется, что вы не уедете. Береги детей». Это был последний раз, когда мы видели папу.

Нас у родителей на тот момент было двое. Я и Веня (Венедикт). Вене было 2 года, мне 5 с половиной. Мама ждала 3 ребёнка. Младший брат наш родится уже в плену.

ГРОМ ВОЙНЫ. День начала войны я помню. Я спала на полу. Было раннее утро. Началась гроза, так мама подумала. Она встала, чтобы закрыть форточку. Шагнула мимо меня. Мы жили на квартире у еврейской семьи. Соседи постучали к нам, кричали: «Война»! Дом наш от части располагался далеко. Рядом был только какой-то штаб, из которого мама побежала позвонить в часть. Приставленный часовой сказал, что вся связь прервана. Он ей посоветовал идти в огороды и там залечь. Вернулись ли мы в тот день на квартиру, я не помню. Помню, что прятались в подвалах. Помню, как от взрывов прыгала крышка погреба.

В 4 часа началась бомбёжка, а в 8 часов немцы уже были в городе. Этот день я помню, что мы постоянно куда-то бежали. Вокруг было много огня и дыма. Были взрывы. Мама держала на руках Венечку, а меня к себе привязывала, так как я со стражу бежала не туда, не понимала куда бежать. Этот страх навеки в памяти у меня остался.

Первые дни мы прятались в уцелевших домах с другими женщинами. Помню момент как офицерские семьи собрались у церкви. Самолёт сбросил бомбу. Взрыва не было, но нас присыпало землёй. Землю эту у братика потом изо рта доставали. Мама опасалась и поэтому документы все наши сразу же закопала.

Скрывала звание отца, скрывала, что коммунист. Но один литовец назвал все данные и имя, и звание. Всю подноготную сдал. Местное население распределили кого к зажиточным литовцам на работы, кого-то в лагерь в барак. Мы попали в лагерь, так как мама была с двумя детьми, да ещё и в положении.

ПЕРВЫЙ ЛАГЕРЬ. Первый лагерь был тут же в Таураге. Его я запомнила на всю жизнь. Первое время, после того как попали в лагерь, я спала очень чутко. Мать меня во сне только заденет, я соскакиваю, чтобы бежать. Привыкла так во время бомбёжек.

Потом в бараке начались болезни. Была чесотка. Было грязно, был голод, спали в одежде. От грязи она прилипала к телу. После начали привозить гражданское население из-под Ленинграда.

Женщин вывозили дальше, в Германию. Мы оставались. Было время, когда должны были отправить и нас, но мама не прошла комиссию, так как была беременная. Уже после возвращения в Кунгур она часто говорила: «Вася - наш спаситель». Благодаря этому нас не отправили в Германию, а оставили в Литве. Наши женщины были смелыми и стойкими. В праздники октября, 23 февраля собирались в бараке тихонько кучками. Пели наши песни. Мы – дети, караулили у входа в барак. Вера в победу была, несмотря ни на что.

ФОТО ЕВРЕЙКИ. Из Таураге нас перевели в другой лагерь. Был тоже барак. Детей хотели отобрать. Это до сих пор тревожно вспоминать. Женщины, рёв, крик, плачь, а потом детей вернули. Приказ о переводе отменили. Много было тяжелого и страшного. Однако самое опасное – предатели. В первые дни полицаи часто выкрикивали: «Всё ещё комиссарш не расстреляли!» Дай им винтовку они готовы были сами расстрелять. Немец был враг, а этот был двойной враг. Помню, как проходил осмотр барака. По бараку проходил немецкий офицер, с ним охранник и переводчица. Сидишь в такой момент и коленки трясутся.

Помню, как вывозили евреев. Наш барак закрыли. У здания сидели два измученных мужчины-еврея. Мне их было жалко так. Наши женщины подавали евреям в окно немного супа горохового, который нам привозили. Делились тем, что имели. Я смотрела в окно. Одна из евреек просила наших забрать к себе в барак мальчика. Но мы не могли. Все были на учёте – боялись. Еврейка передала матери моей рубашонку маленькую, так как видела, что она беременная.

Евреев сопровождали полицаи. Они хвастались друг перед другом, что сдали всех евреев в душегубку. После того, как евреев увезли, нас выпустили. Ребятишки бегали и собирали брошенные евреями фотокарточки. Их было так много, что всё поле было усеяно. Я тогда подобрала фото молодой еврейки. Оно потом долго хранилось в моих игрушечках. Я его даже в Кунгур привезла, хранила.

РОДИЛСЯ В НЕВОЛЕ. После был ещё один перевод в другой лагерь. В каком родился Васенька, я точно не помню. Помню, что была солома, но не на нарах. К маме меня подвели спрашивали, как назовём. Сначала хотели назвать Зотик, как брата у мамы звали. Но потом решили, что не знаем жив ли отец наш и назвали, как и отца Василием. Стал он у нас Василий Васильевич.

Счастье моих братьев было в том, что они тогда мало понимали. Новоместинский лагерь был последним местом, где нас держали. Помню, что на территории была большая еврейская школа. Колючей проволоки уже не было. Это была деревня. Была баня. Было большое поле рядом.

Днём в бараке были в основном дети. Женщин угоняли на работы. Охранял нас по всей видимости полицай. Мальчишки старшие в него из рогаток стреляли. Он был с оружием, ворвался в барак, начал кричать по-русски. Поэтому я и запомнила, что он был не немец. Мама в тот день была дежурной в бараке. Они вместе с другой женщиной вылезли в окно и побежали за комендантом. Немцы пришли и его выволокли из барака. Мы прятались на самом верху.

Помню, как кормила брата младшего. Нет-нет да оближу ложечку. Видимо ему там давали, что-то другое послаще чем нам.

В последнем месте по-видимому можно было более свободно передвигаться. Мама ходила до вокзала. Наши вещи там были перед тем, как война началась. Она нашла даже наш сундук, правда пустой. А по дороге встретила литовца, который тащил вещи с вокзала. Увидела у него наше одеяльце детское. Со слезами выпросила, он дал ещё и покрывало. Им мы укрывали Васю.

Я запомнила, что это одеяло ходила на речку полоскать. Рядом с бараком речка была. Я полощу, а там по реке всё плывёт. Мне литовка женщина замечание сделала: «Девочка, так нельзя делать». Помню, что по-доброму, что не кричала. По вечерам в барак ходил немец, проверял, чтобы беглецов не было. В бараке не было нар, были одним ярусом какие-то топчаны. Мы были у самой двери. Я запомнила фамилию проверяющего - Пришман. У него такие страшные зелёные глаза были. Барак я этот помню. Это была большая комната и было много окон. А ещё было большое крыльцо. Наше место у входа. Там я со своим Васенькой и водилась. Кормила его, поила и ходила стирать на речку.

Запомнилось, что вечером, после работы местные женщины-литовки с нашими на крыльце мирно беседовали. Я даже запомнила, одна принесла картошечку первый урожай, показывала женщинам. Всё сочеталось тут и мирные люди, и предатели. Местное население с нами не разругалось, подходили литовки, разговаривали. Мама потом рассказывала, что работала в армейской кухне, щипала кур. Литовцев до кухни не допускали.

МЁРТВАЯ. Перед самым наступлением наших войск. Осенью 1944 года немцы быстро стали уходить. Мы испугались, что тех, кто в лагере останется перед отступлением расстреляют. Мы бежали с мамой.

Нас взял к себе один зажиточный литовец. У него было четыре коровы. Двух он держал дома и двух в лесу. У него была дочь старше меня. Я с ней ходила в этот лес проверять коров. Ещё у него в хозяйстве была свинья. Литовец мне сказал, что если хорошо буду кормить поросёнка, то даст мне попробовать мяса. Я поверила. Таскала лохани с пойлом. Ухаживала за ним. А после случилось следующее.

Литовец свинью зарезал, мясо спрятали, а остатки сожгли. Запах привлёк полицаев и те ворвались к литовцу и начали обыск. Мы жили в комнатке. Она располагалась ближе к двери и получалось так. Входную дверь открываешь, закрывается вход в нашу комнатку, его не видно.

Полицаи пришли и стали кричать, ругаться с литовцем. Мы сидим боимся в каморке. Литовец закричал: «Русская!» Показал, что мы там. Мама лежала молилась, а мы вокруг неё сидели. Читала молитву Николаю Чудотворцу. К нам заходят, а мама от отчаяния, боясь, что сейчас будут стрелять накрылась покрывалом с головой, а мы сидим возле неё как три столбика. Полицай посмотрел, дверь обратно закрыл. Показалось ему, что мать наша мертвая лежит.

Полицаи ушли, а мама выскочила и убежала в поле. Ребята маленькие были, не понимали ничего, уснули. А я-то старше, переживаю. Всю ночь у окошечка просидела: «Где мама? Что с мамой?». Только когда всё стихло литовец вышел на крыльцо заорал: «Выходи». А мама перемерзла вся уже к этому времени. Ещё и собака к ней убежала, думала, что выдаст её лаем.

От литовца мы ушли обратно в лагерь, когда уже шли бои и слышно было грохот орудий. Было холодно, мы вернулись в лагерь и много кто из других беглецов тоже. Женщины ходили по литовкам, просили еды для детей. По хуторам давали в основном яйцо.

НАШИ ПРИШЛИ. На территории лагеря делали укрытия типа землянки, так как ждали уже наступления. Нам места не хватило. Нас к себе приютил русский житель деревни. У него была деревянная нога. Во время войны местные его не выдали. Он нас приютил. Он ждал освобождения. В лесу у него был шалаш, он прятал нас в нём ночью.

Когда было наступление над нами снаряды летели. Запомнился мне холод и страх. Утром всё стихло. Мы вышли и прятались там уже в укрытии. Через нас пробегают солдаты. Форма то сменилась, мы думали, что это какие-то не наши, сейчас нас перестреляют. Мужчина инвалид к нам пришел сказал, чего сидите. Наши пришли!

В суматохе я маму потеряла, стою реву. А у лесочка стоит боец и у него на лошади оружие нагружено какое-то. Он мне говорит: «Девочка что ты плачешь? Ты русская? Наши пришли! Не плачь». Среди освободителей был капитан из Свердловска. Узнал, что мы тоже с Урала. Принял нас как родных. Он тогда и сказал: «Вы пока не торопитесь обратно. На Урале сейчас тоже непросто. Я через какое-то время приеду помогу вам собраться в дорогу».

А мы были с пустыми руками. Помню только, что кто-то дал колодки деревянные, обувь такая у литовцев. Мама не дожидалась военного, который обещал помочь. Хотелось домой на родину, несмотря ни на что. Пропуск нам дали в городе Шауляй. Обратно мы ехали по железной дороге. Путь был тоже непростым, но зато мы были свободными.

Все воспоминания о тех событиях сложно уместить в рамках одной статьи. Стоит сказать одно: жизнь после войны у семьи Чухланцевых тоже была непростой. Годы, проведённые в лагерях, отразились на здоровье. Младший брат всю жизнь имел проблемы со слухом. В детстве все стояли на учёте фтизиатра. Были затемнения в лёгких.

В родном городе пришлось обустраиваться практически на пустом месте. Болели, много трудились, жили небогато. Однако, преодолевая трудности и невзгоды Галина Васильевна никогда не переставала любить Родину и всегда оставалась и остаётся ей верна.

Беседовал Леонид МАНОХИН, фото автора